Максим не сразу понял, что умер. Сначала всё казалось странным сном — люди с бледными лицами, плачущая Аня, цветы, которые пахли слишком сильно, будто пытались перебить запах самой смерти. Он стоял среди гостей, пытаясь найти знакомые глаза, но никто его не замечал. Он хотел подойти к Ане, обнять её, сказать, что всё это ошибка, что он жив. Но его руки проходили сквозь её плечи, как сквозь холодный туман. Сердце, если его ещё можно было так называть, бешено колотилось. Максим понял: его не видят. И, что хуже, не услышат. Потом он увидел её — небольшую керамическую урну на деревянном постаменте. Его фотография стояла рядом, а вокруг горели тонкие свечи, огоньки которых дрожали в такт с каждым вздохом Ани. Максим застыл. Это была его урна. Его пепел. «Но как? — мысли метались, как затравленные зверьки. — Разве смерть должна быть... такой?» Он пытался уйти из комнаты, но ноги тонули в воздухе, словно вязли в невидимом болоте. С каждым шагом пространство вокруг сужалось, стягивалось тугой петлёй. И вскоре Максим понял, что не может отойти дальше, чем на несколько метров от урны. "Тюрьма," — пронеслось в голове. Тюрьма из пепла. Дни сменялись ночами. Максим не чувствовал ни голода, ни усталости, лишь глухое отчаяние. Он начал замечать других — тени, размытые и потерянные, скользящие вдоль стен, привязанные к своим урнам, фотографиям, медальонам с прахом. Они шептали что-то, но слова тонули в гуле вечного шёпота. — Ты тоже здесь? — однажды услышал он тихий голос. Максим обернулся. Перед ним стоял мужчина, полупрозрачный, с усталым взглядом. — Где «здесь»? — выдавил Максим. — Между. Мы застряли, пока наш пепел не развеют. Заперты в собственной смерти. Максим почувствовал, как холод пробирается под кожу, даже если у него её уже не было. Его душа, его сущность — всё оказалось в ловушке. В ловушке крохотных серых крупинок пепла, который бережно хранили те, кто его любил. Теперь его свобода зависела от одного — развеют ли его пепел?
